Иван Путилин и Клуб червонных валетов (сборник) - Страница 29

С тревогой смотрят на гениального сыщика глаза бедной Евдокии Николаевны.

– Не беспокойтесь, попаду. А вы вот что, главное, помните: вы должны всячески раздражать, приводить в ярость вашего супруга.

– Зачем?

И опять смертельный страх в голосе молодой красавицы.

– Это уже мое дело. Старайтесь вызвать его на припадок того бешенства, которым он страдает. Лучше, если это случится при мне, чем без меня. Тогда ведь вас ничто не спасет. Знаете ли вы, что я предвижу, от какой смерти вы можете умереть?

– Где ты был, Иван Дмитриевич? – спросил я моего великого друга, когда, вдруг, неожиданно, около девяти часов утра он появился предо мной в барской усадьбе X.

Путилин молчал.

Лицо его хмурое, утомленное.

– Я всю ночь беспокоился за тебя. Куда, думаю, девался ты?

– А я сейчас тоже спать хочу, доктор. Оставь меня в покое.

Путилин действительно скоро заснул глубоким, свинцовым сном.

Он проспал почти до обеда. Но к обеду вышел бодрый, с какой-то бесстрастно-загадочной улыбкой на лице.

Обед был роскошный, один из тех былых дворянских обедов, которые прожрали все разноцветные «выкупные». Дворянство тогда, впрочем, еще не терялось: впереди ведь вырисовывался во всем сверкающем блеске ослепительный золотой дворянский банк, этот могущественный оплот одряхлевших в разврате и пьянстве российских патрициев.

К обеду к X. приехал и Евграф Игнатьевич Ехменьев.

При виде Путилина его опять передернуло.

– Вы плохо выглядите, господин Ехменьев, – за шампанским обратился Путилин к лютому помещику.

– Чем-с, ваше превосходительство?

– У вас глаза что-то полны кровью.

– A-а… Я плохо провел эту ночь… Бессонницей страдаю.

– Я тоже сегодня плохо спал, – начал Путилин, не сводя сверкающего взора с лица Ехменьева. – Всю ночь гулял. А скажите, пожалуйста, кто это у вас в усадьбе так дико кричит? Сегодняшней ночью я слышал ужасные крики.

Путилин задал вопрос быстро, по-своему. Лицо Ехменьева искривилось насмешливой улыбкой.

– Ах, вы и это изволили слышать, ваше превосходительство?

– Как видите.

– Так вас интересует, кто кричал? А это, изволите видеть, один из моих слуг частенько учит уму-разуму свою жену. Она – почти гулящая баба, имеет нескольких обожателей. Как ни бьется с ней, бедняга, никак не может выбить из нее эту дурь. Своего рода Мессалина моей усадьбы.

– Как поживает супруга ваша, Евграф Игнатьевич? – обратились X. к своему соседу. Лицо Ехменьева стало грустным-грустным.

– Очень плохо. За последнее время с ней стали делаться ужасные припадки сердца. Завтра я хочу пригласить докторов, созвать консилиум. У ней и прежде были задатки грудной жабы, теперь, по-видимому, болезнь стала прогрессировать. Я боюсь рокового исхода.

– Так вот, господин Ехменьев, мой приятель ведь доктор, – иронически проговорил Путилин. – Отчего бы вам не воспользоваться его советом?

Я молча поклонился в сторону лютого помещика.

– Ах, в самом деле, вот счастливый случай! – воскликнул Ехменьев. – Вы не откажетесь?

– О, с удовольствием! Это моя обязанность!

– Так завтра. Можете?

– А отчего не сегодня? – спросил Путилин. – Раз вы так беспокоитесь…

– Видите ли, ваше превосходительство, супруга моя просила сегодня ее не тревожить. Я предлагал послать нарочного за доктором, но она ответила, что это ее расстроит, что она хочет отдохнуть после припадка, который с ней случился третьего дня.

Путилин выразительно посмотрел на меня и ответил:

– Вы правы, нервнобольных не следует насиловать. Это их больше раздражает.

Обед окончился.

Последнее совещание. Привидение

Опять, как и вчера, темнее тучи черной приехал в свою усадьбу поздно вечером Евграф Игнатьевич, лютый помещик.

– Ох, этот дьявол, этот Путилин! Чую я в глазах его недоброе. Точит он когти на меня, ох, точит.

Тоска, злоба грызут его.

И опять перед ним появился любимый ловчий Сергунька.

– Пей!

И сам протянул, своей собственной дворянской ручкой, холопу верному огромную чару вина.

Болит у того с тяжелого похмелья голова. Обрадовался холоп, духом выпил чару и к ручке барской припал.

– Ну, слушай, Сергунька, сегодняшней ночью опять пробу будем делать.

– С Варварой?

– Нет, не с Варварой, а с той, кто побольше ее этого боится.

– Кто же это, господин милостивый?

– Жена моя, Евдокия Николаевна. Хочется мне ее пощекотать, да такой щекоткой, чтобы она… – Ехменьев, с налитыми кровью глазами, понизив голос, добавил: – Чтобы она больше не мешала мне. Понял, Сергунька?

Грузно подошел Ехменьев к денежному шкафу, вынул из него кипу бумажек и протянул своему развратному наперснику.

– На, держи. Вперед за дело плачу.

Шумит в голове Сергуньки, выпитое вино на старые дрожжи попало. Еще пуще вчерашнего охмелел он, а хмель его всегда несла с собой ярость, хорошо вспоенную его великолепным барином.

– Когда же?

– Да вот, когда все уляжется, успокоится. Часов около двух ночи. Ступай пока!

– А… коли кричать начнет? Вроде, как Варвара…

– Не будет. Все, все, Сергунька, удумал я. А только обязательно сегодня дело надо окончить, потому что дьявол стережет меня. Сегодня не сделаем – никогда не сделаем.

Ушел Сергунька.

Ехменьев пришел к жене.

– Что тебе надо, пьяное чудовище? – вызывающе спросила его Евдокия Николаевна.

Стоит, сама белее полотна, а глаза горят злобой, ненавистью.

– Ого! Со мной, со мной так разговаривать изволите?

– Да, с тобой! Ты думаешь, я тебя боюсь? Ни капельки!

– И… и с любовником своим целоваться опять будете?