– Отлично. Держите его наготове. Затем поджидайте меня. Я сегодня приеду к вам, скоро, может быть.
– Благодарю вас, ваше превосходительство! – радостно бросил З.
– Но слушайте, повторяю, внимательно мои инструкции. Я к вам приеду, конечно, по парадному ходу. Вы отдайте приказание, чтобы лишь только я войду в переднюю, лакей… у вас, конечно, лакей?
– О, да!
– Так вот, чтобы лакей, лишь только я приеду и войду, незаметно запер дверь на ключ и ключ вынул бы из двери.
Сильнейшее изумление выразилось на лице З. Признаюсь откровенно, я был не менее изумлен, да и любимый агент X. тоже.
– Ну-с, одновременно с этим отдайте приказание, что бы дверь черного хода, кухни, была не заперта. Поняли?
– Понял.
– Когда я войду к вам в кабинет и начну с вами беседовать, вы ничему, абсолютно ничему не должны удивляться, что бы я ни говорил и ни приказывал вам. Вы должны беспрекословно подчиняться мне. Вы согласны?
– По… пожалуйста! – пробормотал З.
– Но в случае, если бы я вдруг сошел с ума и, выхватив револьвер, бросился бы на вас, тогда… тогда я вас прошу оказать мне жестокое сопротивление. Нажимайте тогда кнопку звонка, зовите на помощь, а главное, первым делом – пускайте мне пулю.
– Стрелять?! В вас?! – попятился З., бледный, как полотно.
– В меня, – невозмутимо ответил Путилин. – Или вы плохо стреляете? Вы боитесь промахнуться?
– Вы… вы, простите, кажется, смеетесь надо мной? – пролепетал З.
– Нисколько. Ну, а теперь прошу вас поторопиться домой.
Путилин наскоро шепнул несколько слов агенту X.
Они уехали.
Мы остались одни.
Я был поражен в этот вечер, как никогда.
– Скажи, Иван Дмитриевич, неужели из этой записки, ровно ничего не говорящей, ты ухитрился вывести хоть намек на свою кривую?
Путилин переодевался в сюртук (до этого он был в вице-мундире).
– Знаешь, что я тебе скажу, доктор?
– Что, Иван Дмитриевич?
– Никогда моя «кривая» не была так безумно смела, как эта. Ты понимаешь, что я подразумеваю под определением «безумно смела»?
– Кажется. Ты хочешь сказать, что личное вдохновение, нюх, смелость гипотезы преобладают в огромной степени над данными?
– Браво! На этот раз – ты прав. Данных здесь очень мало. Надо дерзать на верхнее чутье. Мне надоело ждать погоды, сидя у моря. Идем.
Был десятый час вечера.
Отвратительная погода, какая может быть только в Петербурге, несмотря на лето, разыгралась вовсю. В темноте еле мерцали тусклым светом уличные фонари. Дождь лил, как из ведра. Порывы холодного ветра били прямо в лицо.
Мы шли, закутавшись в плащи, шлепая по лужам.
Улицы были пустынны. В то время уличная жизнь замирала куда раньше, чем теперь.
– Могу я спросить тебя, Иван Дмитриевич, куда влечет нас жалкий жребий? – шутливо, хотя мне было не до шуток, спросил я.
– Можешь, доктор. Мы направляемся к дому З.
– И добираться до него надо пешком?
– Да. Так будет незаметнее. Предоставим почтенному железнодорожному тузу подкатить к своему дому в карете.
– А далеко еще?
– Нет. Минут двадцать ходьбы.
Путилин замолчал, а потом вдруг задал мне неожиданный и довольно странный вопрос:
– Скажи, доктор, медицина признает такие факты – случаи, когда человек может увидеть самого себя не в зеркале, конечно, или в каком-либо ином отражении, а, так сказать, вполне реально? Ну вот, например, я иду и вижу, что навстречу мне идет некто, который есть некто иной, как я сам?
Я с тревогой поглядел на моего славного друга. «Он, кажется, переутомился не на шутку», – подумал я.
– Да, Иван Дмитриевич, медицина знает такие казусы.
– И как она их объясняет?
– Галлюцинацией зрения, обусловливаемой мозговым заболеванием.
– Так. А вот в оккультных науках доказывается, что подобные явления есть не что иное, как раздвоение астрального тела. Одновременно я могу показаться самому себе, тебе, другим в двух, так сказать, экземплярах, – что ты скажешь на это?
– Скажу, что поражаюсь. С чего тебе, не признающему никаких оккультических «чертовщин», явилась фантазия затронуть подобный вопрос?
– Теперь говорить об этом некогда. Мы подходим к дому З.
Быстро осмотревшись по сторонам, Путилин поспешно вошел в ворота дома.
– Иди скорее, доктор!
Лишь только мы вошли туда, перед нами – в полутьме – выросла высокая фигура.
– Вы, X.? – спросил Путилин.
– Я, Иван Дмитриевич.
– Ну, что и как?
– З. благополучно прибыл домой.
– Вы исполнили все, о чем я вас просил, голубчик?
– Все. Я осмотрел черный ход. Вон он. Дверь в кухню будет открыта.
– Отлично, отлично. Ну и погода! Признаюсь, не особенно приятно дежурить в подворотне…
– А нам долго придется здесь находиться?
– На это я не сумею тебе ответить. Может быть, всю ночь и весь завтрашний день и завтрашнюю ночь. Мне надо здесь быть, тебе – как угодно.
Прошло минут сорок. Издали долетел звонкий стук лошадиных копыт. Путилин прилег на холодный асфальт, осторожно выглядывая через решетку ворот.
Звук приближающегося экипажа все усиливался. Ближе, ближе… и карета, промчавшись мимо ворот, круто остановилась у подъезда миллионера.
До нас донеслось хлопанье каретной дверцы. Путилин быстро вскочил и обратился к X.:
– Ну, идемте! Ведите меня черным ходом.
По черной лестнице мы поднялись в бельэтаж. X. открыл дверь:
– Вот кухня.
В ту минуту, когда мы вошли в нее – это была огромная, роскошная кухня богача, – к входной двери быстро бежал лакей.
При виде нас он остановился как вкопанный.
На лице его изобразился сильнейший испуг, страх.