– Ни на одну секунду. Я сам держусь взгляда, что всякий человек должен жить и умереть в своей вере.
На глазах Когана выступили слезы.
– О, я не ошибся в вас, глубокоуважаемый господин Путилин! Недаром многие из нас благословляют вас за дело Губермана, когда вы сняли с нас позорное обвинение в совершении ритуального убийства девочки.
– Ваша дочь бежала вечером?
– Да! – изумлялся все более и более М-й крез. – Я на другой день решил повезти ее за границу. Я был убежден, что там она успокоится, что угар этой первой молодой любви, обычный в ее возрасте, пройдет, что она забудет мимолетное увлечение. И вдруг все пошло прахом. Моя дочь исчезла!
Голос Когана перехватывался волнением.
– Что же вы думаете относительно этого?
– Что! Разумеется, только одно: она бежала к нему, к этому, простите, проклятому совратителю.
– Вы его не знаете?
– Нет. О, если бы я его знал! – Угроза, смертельная ненависть зазвенели в голосе бедного отца.
– Вы обращались к М-м властям?
– Обратился. Но, говоря откровенно, я плохо верю в талант наших местных властей.
– Так… так. Скажите, господин Коган, у вас много врагов?
Коган печально улыбнулся.
– Если у всякого человека, ваше превосходительство, их немало, то у богатого их особенно много. Зависть – плохой пособник дружбы.
– Среди какого населения у вас большее количество врагов, недоброжелателей: среди русского или еврейского?
Коган развел руками.
– Я затрудняюсь ответить на этот вопрос: ей-богу, не считал.
– Итак, вы просите моего содействия?
Миллионер-еврей схватил Путилина за обе руки.
– На коленах готов умолять вас, господин Путилин! Отыщите мою дочь! О, если бы вы знали, как я люблю мою Рахиль!
Путилин подумал минуту.
– Хорошо. Ваше дело меня очень заинтересовало. Сегодня вечером я выеду в М.
Когда Коган ушел, великий сыщик привел снова в кабинет Быстрицкого.
– Стало быть помочь вам?
– Господин Путилин! Ваше превосходительство! Сделайте милость!
– Хорошо. Уезжайте в М. Я еду туда.
– Что ты скажешь, доктор?
Путилин стоял передо мной, улыбаясь.
– Могу сказать только одно, что мы едем в М. Остальное для меня так же темно и непонятно, как и все, за что ты берешься.
Путилин рассмеялся.
– А ты сам, Иван Дмитриевич, разве понимаешь что-нибудь в этой абракадабре?
– Нет-нет… Успокойся, доктор, не обижайся. Я… я тоже еще не начал выводить свою «кривую». Скажу тебе одно: нам надо решить уравнение с несколькими неизвестными.
– Непостижимый случай! – вырвалось у меня. – Отец обвиняет в похищении девушки «тайного» жениха, жених – отца.
Путилин посмотрел на часы.
– Время летит. Мне надо еще распорядиться. Поезжай и собирайся. В девять десять я буду на вокзале.
Когда я приехал на вокзал, Путилина еще не было. Вскоре явился и он.
Нос к носу, садясь в вагон, мы столкнулись с Коганом.
– Господин Путилин! – так и рванулся к моему другу миллионер.
Путилин холодно заметил:
– Хотя мы и едем в одном поезде, но помните, что встречаться мы с вами не должны. Вы не забывайте, что за нами могут следить…
– Кто? – побледнел Коган.
– Если бы я знал, кто, то, поверьте, не поехал бы на раскрытие вашего дела, – усмехнулся Путилин.
Утомительно долго тянулся поезд.
Путилин почти не спал.
Глядя на моего знаменитого друга, я замечал, что он сильно волнуется. Видимо, какая-то тревожная мысль обуревала его гениальную голову.
– Ты бы отдохнул, Иван Дмитриевич, – посоветовал я ему.
– А? Что? – спросил он меня рассеянно.
Для меня становилось ясным, что он выводит свою хитроумную «кривую».
Для меня, как доктора-клинициста, всегда являлась загадкой поразительная способность этого человека предвидеть то, что было совершенно темно, неясно. В Путилине я видел какого-то особенного прозорливца духа, на нем, поверите ли, я учился.
Мы подъезжали к М.
Оставалась еще одна станция до города, населенного в то время почти сплошь евреями.
Прошел кондуктор.
– Ва-а-ши билеты, господа!
При виде сертификата Путилина, «обер» взял под козырек.
– Сейчас последняя станция до М.?
– Так точно, ваше превосходительство!
– Станция «Ратомка»?
– Так точно, ваше превосходительство!
– Сколько верст до М. от нее?
– Шестнадцать.
Поезд стал замедлять ход.
– Ну, доктор, мы сейчас выйдем на этой станции, – обратился ко мне Путилин.
– Зачем?
– Так… хочется ноги размять. Чемодан свой бери с собой.
Я ровно ничего не понимал.
– Зачем же брать чемодан, Иван Дмитриевич, если мы выйдем на несколько минут?
– Мы, может быть, останемся там до следующего поезда.
Когда мы выходили из вагона, я заметил выглядывавшего из своего окна миллионера Когана.
При виде нас с чемоданами в руках сильнейшее изумление и даже испуг отразились на его лице.
«Что, дескать, это означает, что Путилин со своим доктором не едут до М., а вылезают на последней станции? Уж не раздумал ли великий сыщик браться за мое дело?» – так и светилось в глазах бедного отца.
Но, помня приказание Путилина, он не осмелился ни подойти, ни спросить.
Путилин направился к конторе начальника станции.
Раздалась трель обер-кондукторского свистка – и поезд отправился дальше.
Станция была маленькая, жалкая, унылая.
– Что вам угодно? – далеко не любезно обратился к Путилину сумрачный начальник станции.
Путилин положил чемодан на кожаный диван.
– Прежде всего, как видите, избавиться от чемодана, а потом…
Начальник станции вспыхнул, как порох.