Путилин стоял невозмутимый.
– Вы… вы что же, любезный господин Путилин, серьезно желаете вести с нами борьбу?
– В каком смысле «борьбу?» Драться, бороться с вами? О, этого я совершенно не предполагаю. Слушайте, Савин, вы очень умный человек, и потому предлагаю вам прекратить этот жалкий маскарад, эту высокую комедию.
Поймите, сознайтесь и придите к выводу, что вы попались. Вы в моих руках.
– Я буду бороться! Я… я… – совсем обезумел претендент на болгарский престол.
В его руке сверкнуло дуло револьвера.
– Господа! – властно крикнул он своей свите.
Несколько револьверов и ножей-кинжалов были моментально выхвачены.
И только Путилин стоял безоружный, с голыми руками.
– Великолепно. Это мне нравится. Итак, вы желаете меня убить? – ни йоты тревоги, ни признака испуга не слышалось в этих словах.
Это поразительное хладнокровие изумило даже его врагов, и не только изумило, но и восхитило.
«Молодец! Какая смелость, выдержка!» – тихо пробормотал Цанков своим товарищам-заговорщикам.
– Теперь, Савин, я должен сказать вам следующее: моя смерть не принесет вам спасения потому, что я, предвидя возможность ее, принял все, понимаете, все меры для того, чтобы вы все-таки были арестованы.
– Дьявол! Вы лжете! – прохрипел авантюрист.
– Я лгу? Разве вы не знаете, что Путилин никогда не лжет? Капитан парохода предупрежден. Телеграммой я уведомил консула в Бургасе о вашем следовании на Болгарский престол. Он встретит вас с достаточным количеством людей для вашего ареста.
Вопли бешенства опять прокатились по каюте-салону.
– Изволите видеть: имея дело с обыкновенными мошенниками, я всегда прибегал к револьверу. С таким же, как вы, я считал это излишним. У меня в кармане два револьвера. Не угодно ли взглянуть на них? – И Путилин быстро их выхватил.
– Но, смотрите, я их кладу на стол. Что же вы медлите, господа? Убивайте меня, я беззащитен, я – один среди вас.
Савин стоял, низко опустив голову.
Свита его – точно под влиянием какого-то гипноза – безмолвствовала.
– Вы что же, хотите замарать ваши ручки еще и убийством? Вы думаете, что это облегчит вашу совесть и ответственность за все, что вы наделали?
– Как… как вы попали сюда?
– Да я с вами шампанское пил, ваше высочество.
– Вы?! Со мной?!
– И с этими господами, вашими верноподданными. Разве вы забыли католического священника?
– Это были вы, Путилин?!
– Я, Савин.
С тоской оглянулся кругом Савин.
– Рушится все. Все мечты разлетелись. Господи, а я так жаждал… – и зарыдал ужасным, нудным мужским рыданием. – Вы… вы… победили, Путилин… Но, клянусь Богом, я., я был бы идеальным князем Болгарии.
Даже в эту минуту гениальный авантюрист не потерял веры в свое княжеское призвание!
– Снимайте скорее этот маскарадный костюм, Савин. К чему привлекать к себе всеобщее внимание? Вам будет тяжелее.
– Вы… вы правы… К черту! Все к черту!
– Ваше высочество… Что вы делаете? – послышались возгласы свиты.
Савин, безумно хохоча, плача, срывал с себя парадную форму Болгарского князя.
– Ну?! – исступленно крикнул он, подходя к Путилину. – Берите меня. Я ваш! Но… но помните, что ненадолго.
Покончив с визитацией больных, приехав домой и отобедав, я только что собирался прикурнуть, как лакей мой доложил мне о прибытии любимого курьера моего гениального друга Путилина. Я поспешно вышел в переднюю.
– В чем дело, дружище?
– Письмо к вам от его превосходительства Ивана Дмитриевича.
Он протянул мне знакомый конверт.
– Что-нибудь случилось важное? – спросил я, поспешно распечатывая конверт.
– Случай, можно сказать, господин доктор, необыкновенный…
Но я не слушал его, весь погрузившись в чтение записки.
«Доктор, приезжай немедленно. Торопись, ибо я не могу из-за тебя находиться черезчур долго в страшном соседстве. Твой Путилин-».
– Что такое? – начал было я, но, махнув рукой и зная любимый загадочный стиль моего друга, наскоро надел пальто и помчался в сыскное к моему другу.
Курьер на своей неизменной тележке-тарантасе следовал за мной.
В сыскном, когда я туда приехал, я заметил на лицах служащих испуг, растерянность.
«Что такое случилось?» – мозжила меня мысль. Я быстро прошел знакомой дорогой в служебный кабинет Путилина, порывисто распахнул дверь.
– Ради Бога, Иван Дмитриевич, что такое?
Путилин, отдававший приказания своему помощнику, обернулся ко мне.
– А, это ты, доктор?..
– Как видишь.
– Так вот, не можешь ли ты оказать помощь этому несчастному господину?
И он сделал знак по направлению дивана. На нем, свесившись мешком, полулежал, полусидел молодой щеголь в бобровой бекеши, с лицом сине-бледным, с таким лицом, на котором мы, врачи, безошибочно различаем печать смерти.
– Дайте знать, Виноградов, прокурору, судебному следователю и нашему врачу.
– Сию минуту, Иван Дмитриевич.
Пока они говорили, я приступил к господину. Но лишь только я раскрыл его бекеш, как волна крови вырвалась и залила диван. Брызги крови ударили в мое склонившееся лицо. Голова господина зашаталась и свесилась еще ниже.
– Ну? – спросил Путилин.
– Да ведь он мертв. Это труп! – воскликнул я, неприятно пораженный тяжелым зрелищем.
– Ты исследовал?
Я открыл его глаза… Веки были свинцовые, зрачок – мертво остекленевший.
– Когда, приблизительно, наступила смерть, доктор?
– Сейчас, до подробного осмотра, это трудно определить, но судя по сокращению глазных нервов, можно думать, что не так давно. Часа два, полтора.